Валентин Урюпин
ЧТО ВЫ ПОДРАЗУМЕВАЕТЕ ПОД СЛОВОМ «УСПЕХ»?
– Знаете, этот вопрос делится на много составляющих. Успех у публики – это самое простое. Штука очень непредсказуемая. В данном случае каждый сам для себя решает, что для него важнее. Потому что когда успех у публики не соседствует с успехом у твоей собственной совести, то все вокруг очень довольны, а ты ночью не спишь, потому что у тебя внутри нет успеха. Внутренний успех ощущается намного острее. Поэтому он для меня важнее. Ведь мы, музыканты, не всегда можем адекватно определить истинную оценку слушателя. Говоришь кому-то, что была холодная публика, а на тебя смотрят, как на идиота, и говорят: “Да все нормально. Все были в полном восторге!”
РАЗРЕШИТЕ СПОР, КОТОРЫЙ ПРОИЗОШЕЛ МЕЖДУ МНОЙ, СКРИПАЧКОЙ И МОИМИ ДРУЗЬЯМИ - КЛАРНЕТИСТАМИ. ПРАВДА ЛИ, ЧТО ИЗ ВСЕХ ИНСТРУМЕНТОВ КЛАРНЕТ ИЗДАЕТ САМОЕ ТОНКОЕ «РР»?
– Да, это миф, который придумали сами кларнетисты. На гобое это труднее. Но я знаю гобоистов, которые легко это делают. Знаю валторнистов, которые умеют очень грамотно сфилировать звук. Другое дело, что кларнет – это более благодарный инструмент для таких градаций. И даже среднего уровня кларнетист легко это продемонстрирует. III часть – “Бездна птиц” знаменитого квартета “На конец времени” Оливье Мессиана построена на таком приеме – звук начинается из ниоткуда, потом громадное cresc. Это невероятным образом действует на людей в зале!
ХОТЕЛОСЬ БЫ ЗНАТЬ ВАШЕ МНЕНИЕ О ПОЯВИВШИХСЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ СПОСОБАХ ИСПОЛНЕНИЯ: ДВОЙНОЕ СТАККАТО, ПЕРМАНЕНТНОЕ ДЫХАНИЕ, МУЛЬТИФОНИКИ.
– Мультифоники появились очень давно и использовались композиторами-классиками всю вторую половину XX века, то есть в первую и последующие волны авангардизма. Карлхайнц Штокхаузен, Лучано Берио широко использовали не только мультифоники, но и фруллато – это такое “рычание” своего рода, сверхвысокие ноты, слэп (это такой щелчок языком, который я, кстати, не умею делать). Но все это появилось такое количество десятилетий назад, что очень трудно назвать эти способы исполнения современными. Что-то новое придумать трудно. Есть произведения, где кларнет разбирается, играют только на мундштуке.
А У ВАС КАКАЯ САМАЯ ВЫСОКАЯ НОТА?
– Я вам сразу скажу, что мне похвастаться нечем, потому что не так много играю ультрасовременной музыки. Я не обхожу стороной, но не специализируюсь на ней. Не знаю, кому это интересно, но на концертной эстраде я брал до четвертой октавы. Конечно, если мне завтра поступит заманчивое предложение сыграть произведение, где есть соль, я сяду дома, позанимаюсь, и будет соль.
ЧЕТВЕРТОЙ ОКТАВЫ?
– Да, вообще кларнетисты издают такие звуки, что почти доходят до ноты до.
ПЯТОЙ ОКТАВЫ?!
– Да, есть такие специалисты. Но я придерживаюсь некого мейнстрима. Тем более что при моих многочисленных обязанностях дирижера, которые я несу на себе уже несколько лет, центр тяжести давно сместился. Поэтому я, к большому сожалению, учу не так много произведений, как хотелось бы. Хотя стараюсь не забывать об этом и даже в Бишкеке буду играть сочинение Йорга Видмана впервые.
“РАСТВОРЯЕТ” ЛИ ЗАМЫСЕЛ АВТОРА ТВОРЧЕСКАЯ ИНИЦИАТИВА ИСПОЛНИТЕЛЯ?
– Безусловно, нет! Преумножает!
ДА?
– Я в этом глубоко убежден. Дело в том, что интерпретация начинается там, где заканчивается точное следование тому, что написано в нотах. Когда ты точно знаешь, что верен автору, после этого начинается настоящее творчество! Ты не делаешь ничего против него. Это особенно проявляется в сочинениях К.А. Дебюсси. Когда я давал мастер-класс, очень отчетливо пытался дать понять ребятам, что в рапсодии Дебюсси исполнитель обязан сделать все, что написано. Во-первых, сильная индивидуальность проявляется в любом случае, если ты ничего нового не пытаешься сделать специально.Ее не спрячешь никак, поэтому она не может раствориться. Во-вторых, взаимоотношения современного музыканта с музыкальными текстами разных эпох очень разнятся, потому что за XX век отношение артиста к партитуре поменялось. В XX веке
была безраздельная гегемония больших артистов, которые могли позволять себе очень многое. Поскольку личность – все, а стиль не важен. В настоящее время стиль очень важен. Есть композиторы, которые не терпят никакого произвола – К.А. Дебюсси, И.Ф. Стравинский, Г. Малер, Б. Барток. Есть композиторы, которые допускают огромное количество ретушей. К примеру, в сочинениях В.А. Моцарта совсем нет динамики, но это не значит, что нужно игратьтолько f или p. В оркестровой партитуре можно найти огромное количество красок и небольших фразировочных динамических оттенков. Их нахождение ложится на плечи дирижера и музыкантов. Ты верен духу и привносишь что-то свое. Нужно всегда понимать эти отношения: что ты можешь в партитуре поменять, добавить и, самое главное, почему ты это можешь сделать. А на твою индивидуальность и интерпретацию это никак не повлияет. Ты – это ты.
Когда успех у публики не соседствует с успехом у твоей собственной совести, то все вокруг очень довольны, а ты ночью не спишь, потому что у тебя внутри нет успеха
ГЕКТОР БЕРЛИОЗ, С КОТОРЫМ ВЫ РОДИЛИСЬ В ОДИН ДЕНЬ...
– Да, и еще с виолончелистом Денисом Шаповаловым, который выиграл конкурс П.И. Чайковского.
ТАК ВОТ Г. БЕРЛИОЗ, СРАВНИВАЯ КЛАРНЕТ С ЖЕНСКИМ ГОЛОСОМ, ПИШЕТ: «ЗВУК КЛАРНЕТА – ЭТО ЧУДНО- ИНСТРУМЕНТАЛЬНОЕ СОПРАНО, ЗВОНКОЕ И ВЫРАЗИТЕЛЬНОЕ». КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, НЕ ИЗЖИЛ ЛИ ЭТОТ ПРЕКРАСНЫЙ ИНСТРУМЕНТ СЕБЯ СЕГОДНЯ?
– Кларнет?
В ЭТОМ ГОДУ У НАС ИЗ УЧИЛИЩА ВЫПУСКАЮТСЯ ДВА КЛАРНЕТИСТА.
– Да, во-первых, о многогранности этого инструмента говорит то, что композиторы совершенно по-разному определяли его звуки. Вот Берлиоз сказал так, а, по-моему, Амбруаз Тома, был такой французский композитор, говорил, что кларнет – это трагический инструмент, выражающий страдания. У кого-то кларнет звучит густо и насыщенно, а у кого-то – ясно и светло. Это зависит от исполнителя. Но вообще в мире на кларнетовом рынке предложения очень сильно превышают спрос. Очень мало хороших и качественных гобоистов, фаготистов и валторнистов. Что касается флейты и кларнета, то я бы отговаривал родителей совсем молодых музыкантов отдавать ребенка в класс кларнета. Если это только не явный зов души и при этом высокая одаренность. Кларнетистам трудно найти работу. Потому что хороших кларнетистов много, а рабочих мест не очень. Об изживании я бы точно не стал говорить.
ВО ВРЕМЕНА Л. БЕТХОВЕНА И Ф. МЕНДЕЛЬСОНА-БАРТОЛЬДИ, Ф. ЛИСТА И Н. ПАГАНИНИ МУЗЫКА НЕ РАСПРОСТРАНЯЛАСЬ С ПОМОЩЬЮ ТЕХНИЧЕСКИХ СРЕДСТВ. ОДНАКО ЛЮДИ ДОБИВАЛИСЬ ФАНТАСТИЧЕСКИХ РЕЗУЛЬТАТОВ В ОБЛАСТИ КОМПОЗИЦИИ И ИСПОЛНИТЕЛЬСТВА. КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, ПОЧЕМУ СЕГОДНЯ, ОБЛАДАЯ ОГРОМНЫМ КОЛИЧЕСТВОМ ИНФОРМАЦИОННО-КОММУНИКАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ДВИЖЕТСЯ НЕ ТАКИМИ БЫСТРЫМИ ТЕМПАМИ, КАК ЛЮДИ ВО ВРЕМЕНА БАРОККО ИЛИ РОМАНТИЗМА?
– Мы не знаем, какими темпами люди двигались в то время, ведь мы не слышали игру Ф. Листа и Н. Паганини. У меня есть большое подозрение, что, послушав их, мы бы не получили такого сногсшибательного впечатления, какое люди получали в то время. Даже слушая записи начала XX века, мы по-другому воспринимаем уровень исполнительского мастерства. И время было другое, многое сегодня уже слышится иначе, и техническая оснащенность у многих исполнителей не столь высока была. Хотя записи Рахманинова, Крейслера, Иосифа Левина не стареют в силу громадной индивидуальности этих артистов. Сейчас для музыкантов нет ничего технически невозможного. Мстислав Ростропович говорил композиторам, чтобы писали любую последовательность нот,он все сыграет. Это был вызов! Сегодня средний уровень вырос невероятно, а количество по-настоящему одаренных людей не изменилось. Просто сейчас, в наш век постмодернизма, все в большей степени, чем когда-либо, зависит не только от продукта, но и от его упаковки. От того, найдети артист человека, который его будет, грубо говоря, предлагать. В связи с этим я уверен, что есть много талантливейших музыкантов, которые незаслуженно мало играют. Что касается композиторской школы, то в ней происходит масса интересного. Только вот сейчас люди, даже музыканты, малонтересуются актуальной музыкой.
ВСЕГДА ЛИ ВЫ ИМЕЛИ СПОСОБНОСТЬ СОХРАНЯТЬ ВЕРНОСТЬ ЦЕЛИ, НЕСМОТРЯ НА ЕУДАЧИ, ПРЕПЯТСТВИЯ СЛОЖНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА?
– Пожалуй, да. Были периоды, когда я уверенно шел к цели и знал, что я ищу. Были трудные периоды, особенно когда начинал учиться
дирижировать. Это настолько трудная и всеобъемлющая профессия, что ты все равно продвигаешься наощупь. Потому что постоянно надо учитывать слишком много факторов. Но я бы не сказал, что у меня были неудачи, после которых хотелось бросить навсегда. Хотелось бы, чтобы сцена сохранила мне верность, чтобы продолжалась востребованность и, может быть, даже увеличивалась. А что касается моей верности, то это априори. От нее никуда не денешься (смеется).
ПУТЕШЕСТВИЕ В КЫРГЫЗСТАН: ОЖИДАНИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ?
– Ожиданий у меня не было, чтобы потом не получилось несовпадения с реальностью, которая очень и очень позитивная! Я познакомился с перспективным коллективом музыкантов и, как я понял, не совсем оцененным здесь, у себя на родине, – это президентский камерный оркестр “Манас”. Думаю, что это, без преувеличения, гордость республики. Это коллектив, который нуждается в настоящей серьезной поддержке. Потому что при умелой поддержке он будет достойно представлять искусство за пределами страны. Я очень рад сказать, что это динамичный, технически оснащенный, молодой оркестр, возглавляемый талантливым, обаятельным руководителем –Эрнисом Асаналиевым. И их неподдельный энтузиазм в сочетании с очень хорошей технической подготовкой позволяет нам на репетициях заниматься весьма необычными вещами. Мы занимаемся не текстом, а делаем, скорее, коллективные медитации по направлению к Чайковскому, Россини, и т. д. Пытаемся ухватить неуловимую историю, которую отличает не просто хорошее исполнение, а исполнение однозначно будет хорошее, от
настоящего события. И, конечно, приятно, что в Бишкеке есть фонд “Прима” во главе с великолепной Викой Юртаевой. Это люди, благодаря которым для молодежи, для классического и актуального искусства в вашей стране, для духовного здоровья нации не все потеряно. Это очень приятные встречи. И приезд в Бишкек для меня будет приятным и теплым воспоминанием.
ЧТО БЫ ВЫ ДАЛИ МИРУ ЛУЧШЕЕ, ЧТО В ВАС ЕСТЬ?
– Какой вопрос! Вот у Гергиева спросили о его лучшем качестве. Он ответил совершенно гениально: “Концентрация!”, потому что это самое главное, что должно быть в человеке. Трудный вопрос! Можно подумать? (задумавшись) Лучшее, что во мне есть? Лучшее, что во мне есть – это одновременно и худшее. Как ни странно, может, не произвожу такого впечатления, но я страшно сомневающийся в себе человек. Я все ставлю под сомнение. И это, с одной стороны, дает миру то, что я творчески расту, а с другой – отнимает у меня очень много спокойствия и все время заставляет искать в себе что-то глубоко скрытое. Что позволит людям на моем концерте не просто получить живые эмоции, а попросит для себя ответить на какие-то вопросы. Для чего, собственно, и нужна классика, театр, музыка, поэзия... Мы, артисты, – зеркало, в которое смотрят люди и начинают что-то понимать. Самое важное – это постоянное сомнение и желание что-то понять, все время приближаться к идеалу, который у каждого свой. Мой звучит у меня в ушах.
